22.05.2018

Мы забыть того не вправе

Виктор Францевич, бывший узник конц-лагеря Освенцим, а после переведённый в город Лодзи, под Варшавой, поделился воспоминаниями о страшных событиях, пережитых им с 12-ти лет. Также он рассказал о своей жизни после Великой Отечественной Войны и о том, как конц-лагеря повлияли на его будущее.

Трудно представить, сколько людей погибло в фашистских лагерях смерти во времена Великой Отечественной Войны. Одним из самых обширных был Освенцим, расположенный около одноимённого города и состоящий из комплекса немецких конц-лагерей и лагерей смерти. В нём было уничтожено до 1,6 млн. заключённых, а те, кто выжили, навсегда разделили свою жизнь на «до» и «после» войны. Потеряв своих родителей и оставшись без имущества и образования, они радовались тому, что просто смогли сохранить свою жизнь.

Сколько вы находились в конц-лагерях?

С конца 1942-ого я был в Освенциме, а в феврале 1945-ого нас освободили уже в Лодзи. Всё было подготовлено, чтобы нас взорвать, но советские танкисты прорвались и освободили нас, побросав всю свою технику.

Опишите распорядок дня в концлагере.

Сразу после подъёма нас выгоняли на улицу и выстраивали в ряд. У нас не было ни имени, ни фамилии. Был только номер, наколотый на руке, а на груди значок: красный треугольник – российская политика, шестиконечная звезда у евреев, а у немцев был чёрный значок. Там и немцы были, и поляки. И вот выстраивали всех, шёл комендант с СС-овцами. Начиналась перекличка по номеру. Стоять приходилось, пока не пройдёт весь лагерь, никто не смотрел, идёт ли там снег или дождь. Как мне запомнилось, там всегда была слякотная погода и постоянная сырость. После давали еду: какой-то маленький кусочек хлеба и что-то намешанное со свёклой. Свиней обычно кормят подобной едой. И этот запах мне не давал покоя даже после войны. От той еды многие и погибали. Да и сам лагерь был нацелен на то, чтобы уничтожить людей, там не собирались никого держать. Шли эшелоны, заходили фашисты с овчарками, и было две двери: к одной подгоняли душегубки, а с другой стороны заходили СС-овцы с собаками и битком набивали людей в душегубки, особенно еврейское население. Подобным образом освобождали барак. Следующая партия приходила, и действие повторялось, а остальных пока везли в крематорий в душегубках, и они уже были мертвы. Всех заставляли работать в каменоломнях, я был ещё ребёнком, так что меня это не коснулось. Зато мама там работала, правда не долго, она продержалась 6 месяцев и её не стало. От этой еды была дизентерия, и люди погибали. Когда ложишься спать на нарах, утром можешь увидеть рядом с собой покойника. Мёртвых из барака вытаскивали по утрам, складывали у блока, а потом на каталках везли в крематорий.

Что больше всего отложило отпечаток в памяти?

Просто это повседневное исчезновение. Ты вообще никто. Просто предмет. Кругом была охрана с овчарками, колючая проволока. Там и мышь не могла убежать, как мне казалось, хоть я и был шустрым парнем. Помню вышки, электрический ток, пущенный по проволокам, фашистов с автоматами.

Что помогло Вам выжить?

Мы неплохо жили во времена до войны. У меня отец был заведующим складами города Полоцк. Мама была хозяйкой: содержала скотину дома. Мы на краю Полоцка жили, у нас

был огород. Я очень хорошо помню поросёнка, который там был. Продукты всегда были свежие, а сказать о маме - она идеальная женщина, я жизнь прожил, мне уже 88-ой на носу и я видел кое-что в жизни, скажем так, но она была такая хозяйка: у нас на столе всё было, и сыры свои и колбасы, и ветчина, и всё-всё. Я думаю, у меня был в какой-то мере окрепший детский организм. Ну и в конц-лагере я лазил на кухню. Она была за колючей проволокой, и там можно было украсть торфяной брикет, которым топят печку. С ним можно было идти к полякам или к немцам, которым присылали посылки, – конечно я рисковал, за такое на меня могли пустить собаку, – и они мне отдавали кусочек казённого хлеба, а брикетом топили печку. Но нам с сестрой и мама отдавала свой кусочек хлеба.

Трудно ли было приспособиться к обычной жизни после конц-лагеря?

Я понимал, что надеяться мне не на кого. Я был не долго в дет. доме, куда нас сначала и привезли. Потом меня отправили в ФЗУ – в фабрично заводское училище. Я там учился на слесаря, потому что образования у меня никакого не было, до войны я ничего не успел, а во время войны, естественно, никто ничему нас не учил, разве что немецким командам. Направо, налево - вот и все познания. В ФЗУ я старался, да и мне везло на добрых людей. Попался очень хороший мастер, грамотный специалист. Прожив жизнь, я больше таких не встречал. Он меня и научил всему. "Вот кусок железа валяется, возьми, определи марку стали, определи, что из него можно сделать, сам куй, сам пили. Если это инструмент, то заколи сам" – говорил он. То есть все инструменты мы готовили сами. Закончив ФЗУ, я получил 4-ый разряд. Вскоре я начал работать слесарем на строительном заводе. Это был 1946-ой год, мне был только 16-ый год. В конце концов я все специальности прошёл: и маляр и сварщик, что хотите. В общей сложности я отработал 56 лет. Всё же я помню ту жизнь, которая была у нас до войны: дома всегда был достаток, мама была одета, всё было так как надо. У меня всегда было желание хоть как-то подтянуться к той жизни, которая была в прошлом.

Анастасия Бубнова